Макроскоп - Страница 32

— А, вы были с ним друзьями на Земле, — сказал санитар, узнав Иво. — Сожалею.

Брад проснулся. Вялые черты лица задрожали, глаза уставились на Иво. Губы слабо сжались. Казалось, рассудок ненадолго вернулся к Браду.

— Ш-ш-ш… — выдавил Брад.

Санитар успокаивающе поглядел на него.

— Все в порядке, мистер Карпентер. Все в порядке. Расслабьтесь. — Затем санитар обратился к Иво: — Не следует их перетруждать. Может, удастся частично восстановить мозг, если будут соответствующие условия. Мы пока ничего толком не знаем, так что не будем рисковать. Вы понимаете? Вам лучше уйти.

Брад напряженно смотрел на Иво.

— Ш-ш-ш…

— Шен, — сказал Иво.

Тело Брада обмякло. Санитар удивленно поднял брови:

— Что вы сказали?

— Это по-немецки, — коротко бросил Иво.

— Он пытался говорить, это удивительно! Прошло всего несколько часов.

— Это много для него значит.

Брад уже спал, его сверхзадача была выполнена.

— Другие-то несколько дней и рта раскрыть не могли, — продолжал санитар. — Вдруг он не так сильно пострадал и сможет выздороветь?

— Может быть. — Иво покидал изолятор, думая о тщете этих надежд.

Вероятно, одна отчаянная попытка, попытка произнести одно слово — все, на что он был способен. Жуткая в своей простоте истина предстала перед Иво: Брад пожертвовал собой, надеясь таким образом призвать Шена. Он был уверен, что только Шен способен нейтрализовать разрушитель и решить проблему макроскопа.

Но все было зря. Как можно допустить Шена к этому колоссальному источнику знания и власти, зная, что аморальное всемогущество Шена будет ничем не лучше тщеславных устремлений сенатора Борланда? Он не мог этого сделать.

Иво встретил Гротона на полпути к главному залу станции.

— Иво, — остановил его Гротон. — Я понимаю, что сейчас не время, но мне хотелось бы от вас кое-что узнать.

— Время сейчас не хуже, чем когда бы то ни было. — Иво был рад поводу отвлечься от мыслей о катастрофе. Он знал, что Гротон не просто надоедливый инженер, как показал его рассказ об опыте преподавания, у него нетривиальные мысли о важных вещах. Опасно поддаваться первому впечатлению и вести себя предвзято, как произошло во время первой встречи с Гротоном.

— Что вы хотите знать? Мне известно немногое.

— Я работал над вашим гороскопом — до сих пор не мог уснуть, — и, ну, было бы неплохо, если бы вы мне рассказали о кризисах в вашей жизни.

Гротон тоже это почувствовал.

Каждый по-своему реагирует на стресс. Астрология, несомненно, позволяет отвлечься не хуже, чем что-либо другое.

— Об этом кризисе? Пока я не могу объективно судить о нем.

Он что, решил его помучить? Да, но он только что думал о предвзятости. То, что Иво считает астрологию пустым занятием вовсе не означает, что нужно грубить Гротону. У людей бывает странное хобби.

— Я имел в виду вашу прошлую жизнь. Может, что-то произошло в детстве, что изменило всю дальнейшую жизнь…

— Я думал, звезды вам поведали о всей моей жизни, начиная с самого рождения. — Кажется, получилось не слишком вежливо.

— Не совсем так. Лучше получить информацию из первых рук. Тогда мы сможем более уверенно трактовать диаграммы. Астрология точная наука, и она использует самые настоящие научные методы.

— А также немного философии, — сказал Иво, вспомнив замечание сенатора по этому поводу.

— Разумеется. Так что, если вы…

Они вошли в жилище Гротона. Из кухни доносился запах готовящейся пищи, очевидно, Беатрикс была у плиты. Иво почувствовал необъяснимую ностальгию: на станции никто, если только имел малейшую возможность, не питался в столовой, хотя кормили там вполне сносно.

— У меня не было детства, — сказал Иво.

— Вы говорите о проекте. Вся жизнь под контролем, воспоминания нечеткие. Ну а после того, как вы вышли из проекта?

Иво вспомнил тот момент, когда наступил перелом в его жизни. Тогда-то все и началось, если можно сказать, что у этого вообще было начало. В тот день, когда ему исполнилось двадцать три. 3 февраля 1865 года.

В этот день он обнаружил у себя воспаление легких.

Пойнт Лукаут — кошмарнее места не выдумаешь. Это был настоящий ад, а майор Брейди — дьявол в нем. Двадцать акров голой земли, обнесенной частоколом. Пленниками были белые южане, а большинство охранников — негры. Неграм доставляло удовольствие мучить заключенных и издеваться над ними, но хуже всего были зимние холода. Еды и одежды не хватало, медицинская помощь не оказывалась. Поили протухшей водой. Единственным типом жилища были армейские палатки. Заключенные спали на голой, сырой земле, подстилки или нары считались излишеством, жечь костры в палатках было запрещено. Попытки пожаловаться на условия приводили к ответным жестким мерам и уменьшению и без того скудного рациона.

Кроме него, в палатке спало еще двенадцать несчастных. Сгрудившиеся тела позволяли хоть немного согреться, но также способствовали быстрому распространению болезней.

Дифтерия, дизентерия, тиф, цинга, лишай — от четырнадцати до двадцати человек умирало ежедневно.

Он уже не мог не замечать туберкулезный кашель и истощение тела. Стало ясно, что конец близок.

Неужели только четыре года назад штат Джорджия проголосовал за выход из Союза? Поначалу он не был конфедератом. Голосование проходило в Милледжвилле, в двух милях от города, где он перебивался преподавателем. Эта настроения, словно чума, были чрезвычайно заразны — даже священники стали воинственными патриотами. На них повеяло дыханием войны. И через некоторое время он, непонятно почему, был уверен, что может одной рукой сразить, как минимум, пятерых янки, и что любой истинный джорджинец сможет то же самое.