Макроскоп - Страница 85

К чему тосковать по этому уголку бескрайнего космоса, покинув его?

Но Иво тосковал.

Гротон внимательно смотрел на экран, на котором Иво сфокусировал изображение поверхности Нептуна. В каких-то нескольких тысячах миль внизу клубились гигантские массы пара, выбрасывающие временами разноцветные языки газа.

Пять тысяч, четыре тысячи — нетрудно было представить, что они находятся на космическом корабле, совершают посадку и кожей чувствуют неистовые порывы метановых шквалов. Стало видно, что черная точка в центре — это глаз тайфуна, один лишь глаз составлял три тысячи миль в диаметре, и трудно было даже представить его глубину. Полупрозрачный слой легкого водорода образовывал центральную часть воронки, а тяжелый метан со взвешенными в нем кристаллами аммиака несся по большому кругу. Сейчас они могли оценить скорость газа на поверхности тайфуна — около четырех тысяч миль в час.

Иво вошел в глаз тайфуна — по сторонам вздымались стены газа и пара — титаническое и эфемерное творение атмосферы Нептуна. Затем темнота — он потерял воронку, затем вновь поймал ее и потерял опять. На глубине нескольких тысяч миль воронка составляла лишь десяток миль в диаметре, быстро сужалась книзу, ее стенки начинали терять устойчивость. Наконец, она то ли совсем исчезла, то ли стала слишком маленькой, для того, чтобы ее можно было заметить в более плотной атмосфере на глубине пятьсот миль. Свет еще немного проходил, но чем дальше, тем его было меньше.

Тысяча миль вниз — все еще газовые вихри и потоки кристаллов аммиака. Две тысячи миль — та же картина. Три тысячи миль — твердой поверхности еще нет.

— Есть ли у этой планеты поверхность? — недоуменно спросил Иво.

— Должна быть, — ответил Гротон. — Определенно, она где-то есть. Слишком уж эта планетка тяжела, чтобы состоять из одних газов.

Четыре тысячи. Пять.

— Вы уверены, что приборы правильно показывают расстояние? Может, мы совсем не так глубоко, как представляем себе?

— Я уверен, все правильно. Это все эта чертова планета, в ней-то вся загвоздка.

Шесть, семь.

На глубине восемь тысяч миль от визуальной поверхности они впервые наткнулись на твердый материал — раскрошенный аммиачный лед. Показания макроскопа были в этой ситуации не очень надежными — слишком мало светового излучения нужной длины волны.

Девять тысяч — настоящий лед, из Н2О, твердый, как камень, полупрозрачный.

Десять — все по-прежнему.

— Мы уже прошли две трети расстояния до центра планеты — и ничего кроме льда Ѵ. — воскликнул Иво.

Исходящий с такой глубины сигнал был очень слаб, но все же приборы зарегистрировали на глубине двадцать тысяч миль твердую породу.

— Вы поняли, — взволнованно сказал Гротон. Истинный диаметр Нептуна меньше диаметра Земли!? Ядро в поперечнике не больше восьми тысяч миль, — он еще раз посмотрел на приборы. — Но что это за ядро! Вольфрам, золото, платина, иридий, осмий — самые тяжелые элементы периодической системы собраны здесь! Представляете, какие здесь золотые копи? — Он остановился. — К черту золото! Тут же до черта… — внезапно Гротон замолк.

— И все это драгоценные металлы?

— Извините, я погорячился. На семьдесят процентов железо, а остальное, в основном, кремний и кислород. Просто необычайная плотность ядра сразу бросилась в глаза. Плотность необычайно высока и, к тому же, должна увеличиваться с глубиной. Очень массивная литосфера. Но так и должно быть. Насколько я понимаю, две трети массы планеты сосредоточено в ядре, а ядро не больше нашей Земли. Боже, как же я сразу не догадался! Плотность вещества ядра в десять-двенадцать раз выше средней плотности Земли, только тоща ядро и может быть таким тяжелым. Науке еще не известен столь плотный материал!

— Пошли вниз, — сказал Иво.

Материал был действительно невероятно тяжел. Тяжелые элементы плавали по поверхности ядра, так как плотность вещества, составлявшего центральную часть, была в несколько раз выше. Это вещество оказалось частично сколлапсировавшейся материей, скорее всего, это были остатки потухшей карликовой звезды. Протоны и нейтроны образовывали ядерную жидкость, а вырожденный электронный газ придавал ей устойчивость.

— Мне кажется, — прокомментировал Гротон, что половина работы за нас уже сделана.

Иво удовлетворенно кивнул.

Иво начал излагать женщинам свой и Гротона план:

— Идея состоит в использовании принципа гравитационного коллапса. Мы получили описание довольно сложной гравитационной линзы, которая, по сравнению с нашей на Тритоне, просто атомная бомба рядом со спичкой. Даже если задействовать всех имеющихся роботов, работа по сборке одних генераторов займет несколько месяцев, а система защиты…

— А что значит гравитационный коллапс? — прервала Афра.

— Ну, если попытаться на пальцах… гравитационный коллапс, это то, что происходит с материей, когда гравитационное давление превышает определенный предел. Любой массивный объект сдавливается собственным гравитационным полем, тем сильнее, чем массивнее он. Обычно это давление уравновешивается другими силами — электромагнитными и ядерными.

— Давайте я попробую, — предложил Гротон. — Думаю, что смогу изложить все в норме, понятной даже не кончавшим галактические университеты.

Иво понял, что «те» — это Беатрикс. Он привык к тому, что Афра все схватывала на лету, и все время забывал, что Беатрикс соображает не так быстро, хотя в пытливости ей не откажешь. К тому же, он позабыл, что и сам какой-нибудь месяц назад не понял бы свою сегодняшнюю лекцию; несмотря на то, что он старался не воспринимать галактическую информацию рассудком, он все же познал очень многое.